— В нашем Городе каждый может заниматься чем угодно, Денис. — сказал Матвей: — перед вами, молодым поколением, открыты все дороги. Можете изучать древние цивилизации, стремиться к звездам, создавать новые технологии, рисовать картины, писать стихи… И ты тоже можешь делать что хочешь. К чему у тебя лежит душа. — Матвей замолчал, отошел от окна и снова сел в свое кресло напротив Дениса. Ванда за его спиной переступила с ноги на ногу. Все-таки она не каменная, успел подумать Денис.
— Но есть одна работа. Нет, скорее даже призвание. Оно заключается в том, чтобы дать Городу жить. Чтобы все эти люди в нем могли продолжать заниматься тем, что они делают. Запускать космические корабли. Выращивать смилодонов и форораксов. Проектировать машины фон Неймана. Рисовать картины и танцевать. И эта обязанность одна из самых трудных и сложных, но она же и самая почетная. — Матвей посмотрел ему прямо в глаза.
Денис сглотнул и прошептал одно слово: — Защитники.
Матвей кивнул головой. Ванда улыбнулась. Чуть-чуть, самым краешком рта. Но этого намека на улыбку оказалось достаточно, чтобы Денис понял, что эта девушка, похожая на киборга тоже человек. И это ободрило его. Он улыбнулся в ответ и кивнул головой.
— С твоими… данными, ты вполне можешь стать одним из Защитников Города, Денис. — продолжил свою мысль Матвей Георгиевич: — но тебе придется сперва научиться управлять своей силой, управлять собой и своими эмоциями. Так что я предлагаю тебе курс ускоренной подготовки. Если ты пройдешь финальные экзамены, то сможешь присоединиться к Защитникам, пусть даже в качестве стажера. Что скажешь?
Денис кивнул головой, не задумываясь. Он хотел помочь Городу, хотел, чтобы все эти умные и хорошие люди и дальше продолжали свою важную и нужную работу.
— Не торопись. — сказал Матвей Георгиевич: — подумай. Поговори с родителями, с друзьями, прими решение обдуманно.
Денис перевел взгляд на Ванду. Ванда смотрела на него, пристально, не отрывая взгляд. Ему на секунду показалось, что он увидел, как что-то мелькнуло в этих глазах. Что-то неуловимое, но знакомое.
Иза сидела на коврике для медитаций и дышала утренним воздухом. В утреннем воздухе конечно же было растворено много праны, но Иза никак не могла ее почувствовать. Воздух был свежим и пах мокрыми травами, никакой праны в ней Иза не чувствовала. Она опустила руку и посмотрела на Сонечку. Сонечка, сидела, скрестив ноги в позе лотоса и медленно вдыхала прану своим нижним дыханием. Иза прикусила губу с досады.
— Не отвлекайся. — сказала Сонечка, не открывая глаз: — дыши глубже и ниже. Вдыхаешь прану, а выдыхаешь внутреннюю грязь, болезни и недовольство. Депрессию. Ревность.
— Нет у меня депрессии. — буркнула Иза, выпрямляя затекшие ноги.
— Есть у тебя депрессия. — сказала Сонечка и открыла один глаз. Посмотрела на Изу, убедилась, что ничего там не изменилось и кивнула головой: — есть.
— У меня не депрессия. — ответила Иза: — у меня любопытство. — она обвела взглядом лужайку в Центральном Парке города: — мне интересно, вот зачем люди встают ни свет, ни заря, а потом едут сюда, чтобы сидеть на этих неудобных ковриках в компании таких же жаворонков. С тем же успехом прану можно вдыхать дома.
— Ты, Иза, может быть и хороший работник, и следователь из тебя вышел бы неплохой. — сказала Соня, снова закрывая глаза: — но врун из тебя никудышный. И тему разговора ты менять не умеешь.
— Чего это? — обиделась Иза: — еще как умею.
— Не переводи тему. — улыбнулась Сонечка: — ты здесь чтобы избавиться от своего стресса и депрессии и ревности.
— Нет у меня стресса и депрессии. — сказала Иза.
— Ага. Значит ревность ты признаешь? — Сонечка открыла глаза и уставилась на Изу: — вот признайся, он тебе нравиться?
— Кто еще — «он»? — спросила Иза, хотя прекрасно понимала, о ком зашла речь.
— И мы снова пришли к отрицанию проблемы. — сказала Сонечка.
— А вот и нет. — сказала Иза: — он мне нравиться, но как коллега по работе. Надо отдать ему должное, он может быть весьма эффективным.
— Эффективный… — протянула Сонечка. Ее низкий, чуть хрипловатый голос звучал как-то по-особенному. Дразнит меня, поняла Иза, не знаю, как, но дразнит. По голосу чувствую. И вот дался ей этот Элвис, и зачем я ей только про него рассказала — подумала Иза, прекрасно понимая, что она просто не могла не рассказать Сонечке все-все и про Элвиса, и про то, что у нее в душе твориться что-то непонятное и про работу, и про остальное. Потому что Сонечка была ее спасательным кругом в море хаоса и непредсказуемости. Сонечка всегда выслушает и Сонечка всегда посочувствует, всегда подскажет и выручит. Но будет дразниться. И припоминать. И вредничать. Просто потому что она — Сонечка. Иза поймала себя на мысли, что не может сердиться на свою подругу. И что именно этой ей сейчас и надо — немного дружеских подначиваний и шуток.
— Да ну тебя. — сказала Иза вслух: — ну тебя с твоим чувством юмора. У меня может быть тут моральный выбор, а ты…
— Моральный выбор у нее. — откликнулась Сонечка: — в чем заключается твой тяжкий моральный выбор?
— В … хм… в том, что он намного старше меня, и бывший оперативник Управления Внешних Операций, например. — сказала Иза. Да, оперативники УВО не были нарасхват в городе. Не пользовались популярностью, скажем так. Другое дело — генный дизайнер, или световой скульптор. Тот же Де Ганно, или Виктор Скрябинцев. Но дело тут было не в профессии. Оперативники УВО жили во Внешнем Мире. Дышали воздухом Внешнего Мира. И Иза, как сотрудник Здравоохраны города, знала, что браки между оперативниками УВО и гражданами города как правило были недолгими. Статус социальной надежности стремительно падал у обоих, росло разочарование в партнере, следовали конфликты, а затем неминуемый развод. И все эти покалеченные души потом оказывались в социальной реабилитации ее ведомства. Просто потому, что невозможно побывать там, снаружи, и не заразиться циничностью и жестокостью Внешнего Мира. А еще адреналин, конечно. Адреналиновые наркоманы — так говорил ее бывший напарник Хэл про молодых людей, которые вечно норовят отключить автопилот и режим безопасного полета на флаерах, чтобы проделать невероятные трюки прямо над городским парком. Которые вечно что-нибудь взрывают, изобретают, разрывают пространство и время, вызывают древних демонов и сражаются на арене в боевых играх. Оперативники УВО были такими же адреналиновыми наркоманами. Вот только в отличие от игр на арене или полетов с отключенным автопилотом — опасность у них была самой что ни на есть настоящей. Потому что игры на арене не смотря на всю внешнюю жесткость — довольно безопасный вид спорта. За всю историю Игр не было ни одного случая тяжких травм или гибели участников. Здесь можно кивать и на возможности города, и на наличие специализированного оборудования, а также талантливость и профессионализм медиков, но факт остается фактом — умереть от несчастного случая в пределах города практически невозможно. А уж на Играх, за которыми медики следят в режиме нон-стоп — невозможно даже теоретически. Поэтому Игры были безопасными. Флаеры с отключенным автопилотом — тоже были безопасными. Эксперименты по возрождению форораксов, велоцирапторов и созданию огнедышащих драконов — находились под контролем Здравоохраны. А вот Внешний Мир и все его опасности были реальными и не подконтрольными. Поэтому оперативникам УВО было трудно привыкнуть к спокойной жизни города, поэтому большая часть из них до сих пор вскакивает во сне от грохота грома и ищет под подушкой пистолет. Конечно, реабилитация Здравоохраны творит чудеса, но на все нужно время. Хотя, чего там — Иза прекрасно понимала, что не это ее останавливает. Нет, не это. Ее останавливает то, что Николай-Элвис женат. И по всей вероятности счастлив в браке. А еще он женат на такой же, как и он, оперативнице УВО. Кто, как не она, понимает его, понимает через что он прошел. Они прошли. Вместе. Тут Изе хотелось зажмуриться и сжаться в комочек. Потому что вдруг ей захотелось стать оперативницей УВО и тоже спать с пистолетом под подушкой, и чтобы рядом был такой же надежный и проверенный друг. Товарищ.