Озеров-12 - Страница 38

— Но все равно. — продолжила она: — ничего тебе не будет и Игры никто не отменит. А значит мы будем чемпионы. У тебя же абсолютная защита. Поставим тебя в зоне тачдауна защитником. Надо бы конечно тебя подтянуть… — она скептически осмотрела Дениса: — но времени нет. И …

Тут в комнату вошла девушка в желто-черном комбинезоне защитников. Шлема на ней не было и Денис сразу же узнал это лицо — то самое, что и на плакате в комнате у Яны. Как же там ее звали? Ванда. Точно, Ванда. Девушка быстро окинула комнату взглядом, остановилась на них и легко кивнула Яне, словно бы признавая ее присутствие. Не здороваясь, не приветствуя ее, а именно признавая — ты тут есть и я тебя знаю.

— Привалов Денис. — сказала девушка по имени Ванда и ее взгляд остановился на нем: — пошли.

Денис сидел в кресле. Кресло было вполне удобным, на роликах, с регулируемой спинкой и подлокотниками, с мягким сидением, но Денис ничего этого не чувствовал. Ему было неуютно. Перед ним, на таком же кресле сидел Матвей Георгиевич и смотрел на него задумчивым взглядом. Таким взглядом смотрят на какого-нибудь диковинного жука, подумалось Денису, смотрят как раз перед тем, как насадить на булавку, приклеить ярлык на латинском — «Денисиуз Вульгарис» и положить под стекло, где рядками стоят такие же булавки с такими же ярлычками. А на булавках корчатся экспонаты. За спиной Матвея стояла Ванда в своем неизменном черно-желтом костюме и со шлемом в правой руке. Она стояла словно статуя — неподвижно, глядя в пространство, но Денису все равно было неуютно. Почему-то в присутствии Ванды он чувствовал себя неуверенно, словно в клетке с большим и сильным хищником. Пока ты двигаешься медленно и не привлекаешь внимания, не привлекаешь взгляд этих желтых глаз — ты остаешься жив. Денис подумал, что Элька, наверное, может справиться и с Вандой, она вообще справляется со всем, и в обиду его не даст. Наверное.

— Значит вот как… — сказал Матвей и задумчиво потер подбородок: — Сила у тебя есть, но управлять ей сознательно ты не можешь.

Денис покачал головой, отрицая. Силы у него не было. У него была только Элька. Вот у нее силы было — завались. Раньше он об этом не задумывался, потому что Элька всегда была рядом, вот только помощь от нее не всегда была ему на пользу. Просто он принял на веру что он — особенный, как говорила Элька. У него она есть, а у других — нет. И вообще, Дэнча, от добра добра не ищут, лучшее враг хорошего и если дать птице познать краешек мудрости человеческой, то рухнет она оземь, бездыханная, а тебе это надо? Вот то то же. Слушаться надо. Это еще Экклезиаст сказал, а ты тут сопли разводишь.

— Понимаю. — сказал Матвей: — Понимаю, но принять не могу. Видишь ли, все, что происходит с тобой и все, что в состоянии делать твое тело — это все делаешь ты. В твоем теле нет других личностей или существ, Денис. Просто… просто на определенном этапе жизни тебе пришлось нелегко. И ты был вынужден защищать себя — всеми доступными средствами. Когда это произошло? В первый раз?

— В детском доме. — сказал Денис и сглотнул. Он чувствовал, что его тело словно бы чужое, словно он отдаляется от самого себя куда-то внутрь, куда голоса и звуки окружающего мира доносятся едва-едва, откуда-то издалека. Он помнил это чувство — когда Элька в первый раз вышла из себя и все вокруг словно бы взорвалось яркими цветами. Всеми оттенками красного. Был еще фиолетовый, сизый цвет, отвратительный цвет. И запах. Запах был хуже некуда. Каждый раз с тех пор, когда на кухню детдома завозили свеженину — его начинало тошнить. Но больше всего — от кровяной колбасы. Эта смесь запаха — нутряного и железистого…

— И я тебя не виню. Никто тебя не винит, Денис. — сказал Матвей. Денис поднял голову и посмотрел на него. Неверяще. Как можно не винить его. Из-за первого раза погибли люди. Дети. Он ненавидел их всем сердцем и хотел, чтобы они куда-нибудь пропали, сгинули… но не так. И с тех пор он влачил неприметное существование, потому что если он вдруг начал бы не дай бог ссориться с кем-нибудь, то Элька могла снова вырвать из мнимых обидчиков кишки и развесить их по бельевой сушилке. Тот раз никто не подумал на него, потому что ребенку не хватило бы сил на это. Но сейчас, сейчас Матвей знает все. И Денис ожидал наказания. Какое оно будет, он боялся даже представить.

— Никто тебя не винит, Денис. — мягко повторил Матвей: — потому что ты вынужден это сделать. Потому что иначе ты мог бы умереть, понимаешь? Это самооборона, не более того. Что же касается несчастного случая на тренировке в лагере… — Матвей встал, подошел к окну и заложил руки за спину, глядя куда-то вдаль: — к сожалению, мы были вынуждены перейти к более … жестким методам отбора. И инструктор была прекрасно осведомлена о возможной опасности. Она спровоцировала тебя на ответные действия. Если говорить прямо, то это мы должны просить у тебя прощения за подобные методы. Но к сожалению, у нас мало времени, а враг не дремлет. — слово «Враг» Матвей произнес как-то по-особенному. Словно бы с большой буквы. Медленно. ВРАГ.

— Ааа…. Что с Еленой Владимировной? — спросил Денис, внутренне сжимаясь в комок. Он понимает, что ничего хорошего с Еленой Владимировной быть не может, все-таки Элька сломала ей руку. И хорошо, если только руку.

— С инструктором? Все хорошо. Она уже выписалась из госпиталя и отдыхает дома. Для нашей медицины — Матвей снова выделил слово «нашей»: — это пара пустяков. Однако сейчас речь не о ней. Сейчас речь о тебе, Денис. Елена Владимировна — инструктор. Она из бывших Защитников, работала во внешнем мире, получила травму, медики не успели вовремя… Сейчас она помогает Городу, тренируя новых Защитников, выращивая новую смену. И она выполняет свой долг. То, что она считает необходимым для сохранения мира и счастья в нашем Городе. А кто ты, Денис? И что ты хочешь? — Матвей повернулся к Денису и посмотрел ему прямо в глаза. Денису стало неуютно. Неужели я ничего не хочу, подумал он, все вокруг что-то делают, куда-то стремятся. Яна хочет победить на Играх, Даня хочет Эльку, Ванда тоже, наверное, чего-то хочет, вон стоит как каменная и мускул на лице не дрогнет… а я? Он вдруг понял, что он хочет, чтобы ничего не менялось, чтобы он продолжал жить в этом удивительном городе, и чтобы мама по-прежнему будила его с утра теплым запахом оладий и свежезаваренного чая, а папа читал газету, сидя за столом и невнятно ворча на погоду.